.

ОДИН ВЕЧЕР ВМЕСТЕ С ПАВЛОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ

.

.

Вчера утром мы с Павлом Владимировичем съездили в город и позавтракали в ресторане. Он посоветовал мне не менять пищевые привычки очень резко.

- Твое тело не привыкло к мясу силы, - сказал он, - ты заболеешь, если откажешься от своей пищи.

Сам он ел с удовольствием. Когда я пошутил над ним, то он просто сказал:

- Мое тело любит все.

Около полудня мы снова пошли в водный каньон. Мы начали с того, что стали делать себя заметными для духа при помощи "шумного разговора", а затем "насильственной тишины", которая длилась часами.

Когда мы покинули это место, то вместо того, чтобы направиться к дому, Павел Владимирович повернул в сторону гор. Мы достигли каких-то пологих склонов и затем забрались на вершину высокого холма. Там Павел Владимирович выбрал место на открытом незатененном участке. Он сказал, что мы должны дождаться темноты, и что я обязан вести себя наиболее естественным образом, что включает в себя и задавание вопросов, которые я хочу задать.

- Я знаю, что дух шныряет тут, - сказал он очень тихим голосом.

- Где?

- Вон там, в кустах.

- Какого сорта этот дух?

Он взглянул на меня с испытующим выражением и заметил:

- А сколько сортов всего есть?

Мы оба расхохотались.

- Он вернется в сумерках, - сказал он, - нам нужно только ждать.

Я замолк, вопросы у меня кончились.

- Это время, когда мы должны поддерживать разговор, - сказал он, - человеческий голос привлекает духов. Один тут шныряет вокруг. Мы делаем себя доступными, поэтому продолжай говорить.

Я испытал идиотское чувство пустоты. Я не мог придумать, что бы такое сказать. Он засмеялся и похлопал меня по спине.

- Ты, действительно, штучка, - сказал он, - когда нужно разговаривать, ты проглатываешь свой язык. Давай, потрепись!

И он пошлёпал губами, открывая и закрывая рот с удивительной скоростью.

- Есть ряд вещей, о которых мы будем говорить только в местах силы, - продолжал он, - я привел тебя сюда, и это твое первое испытание. Здесь находится место силы, и здесь мы обязаны говорить только о силе.

- Но я не знаю, что такое сила, - сказал я.

- Сила - это нечто такое, с чем имеет дело воин, - сказал он, - сначала это невозможное дело, настолько, что о нем даже трудно думать. Именно это сейчас и происходит с тобой. Затем сила становится серьезным делом. Можно не иметь ее, или можно даже полностью не понимать, что она существует, и, однако же, знать, что что-то такое есть. Что-то такое, что не было заметным раньше. Затем сила проявляет себя, как что-то неконтролируемое, которое приходит само по себе. Я не имею возможности сказать, как она приходит или что это такое в действительности. Это ничто и в то же время это творит чудеса прямо перед твоими глазами. Наконец, сила это что-то такое прямо внутри тебя самого. Что-то такое, что контролирует твои поступки и в то же время послушно твоей воле.

Наступила пауза. Павел Владимирович спросил меня, понял ли я, и я почувствовал себя смешным, отвечая, что я понял. Он заметил мое неудобство и усмехнулся.

- Я собираюсь научить тебя прямо здесь первому шагу к силе, - сказал он, как бы диктуя мне письмо, - я хочу научить тебя, как настраивать сновидения.

Он взглянул на меня и вновь спросил, понимаю ли я, о чем он говорит. Я не понимал. Я вообще еле-еле мог следить за его мыслями. Он объяснил, что настраивать сновидения означает иметь сознательный и прагматический контроль над общей ситуацией сна, сопоставимый с тем контролем, который имеешь при любом выборе в пустыне, как, например, забраться на вершину холма или остаться в тени водного каньона.

- Ты должен начать с того, чтобы делать что-либо очень простое, - сказал он, - сегодня в своих снах ты должен смотреть на руки.

Я громко рассмеялся. Его тон был таким утвердительным, как если бы он говорил мне о чем-то совсем обычном.

- Почему ты смеешься? - спросил он с удивлением.

- Как я смогу смотреть на свои руки во сне?

- Очень просто, сфокусируй свои глаза на них, вот так, - он наклонил голову вперед и уставился на свои руки с разинутым ртом. Его жест был таким комичным, что я рассмеялся.

- Серьезно, как ты хочешь, чтобы я это сделал? - спросил я.

- Вот так, как я рассказал тебе, - оборвал он, - ты, конечно, можешь смотреть на все, что тебе, черт возьми, захочется: на свои ноги, на живот, на хер, - это все равно. Я сказал "твои руки", потому что для меня проще всего смотреть на руки. Не считай это шуткой. Сновидение так же серьезно, как "видение" или умирание, или любая другая вещь в этом пугающем волшебном мире.

Думай об этом, как о чем-нибудь развлекательном. Представь себе самые невообразимые вещи, которые ты только сможешь выполнить. Человек, охотящийся за силой, почти не имеет границ в своих сновидениях.

Я попросил его дать мне какие-нибудь ключики.

- Тут нет никаких ключиков, просто смотри на свои руки.

- Но тут должно быть что-то большее, чем ты мог мне рассказать, - настаивал я.

Он покачал головой и скосил глаза, глядя на меня короткими взглядами.

- Каждый из нас различен, - сказал он, наконец, - то, что ты называешь ключиками, было бы лишь тем, что я сам делал, когда учился. Но мы не одинаковы. Мы даже примерно не одинаковы.

- Возможно, что-нибудь из того, что ты мне скажешь, помогло бы мне.

- Для тебя было бы проще начать смотреть на свои руки, - казалось, что он организовывал свои мысли и покачивал головой вверх и вниз.

- Каждый раз, когда ты смотришь на что-либо во сне, оно меняет свою форму, - сказал он после долгого молчания, - трюк настраивать сновидения, очевидно, не в том, чтобы просто смотреть на вещи, но в том, чтобы сохранять их изображения. Сновидения реальны, когда добьешься того, что сможешь всё приводить в фокус. Тогда не будет разницы между тем, что ты делаешь, когда спишь, и тем, что ты делаешь, когда не спишь. Понимаешь, что я имею в виду?

Я признался, что, хотя я и понял то, что он сказал, но был не в состоянии ухватить его идею. Я привел пример, что в цивилизованном мире есть масса людей, которые имеют различные иллюзии и не способны отличить того, что происходит в реальном мире оттого, что имеет место в их фантазиях. Я сказал, что такие люди, несомненно, умственно больны, и мое чувство неловкости возрастает каждый раз, когда он рекомендует, чтобы я поступал, как сумасшедший человек.

После моих долгих объяснений Павел Владимирович сделал комический жест отчаяния, приложив ладони к щекам и громко вздыхая.

- Оставь свой цивилизованный мир в покое, - сказал он, - пусть он будет, как есть! Никто не просит тебя вести так, как безумец. Я уже говорил тебе, что воин должен быть совершенен для того, чтобы иметь дело с теми силами, за которыми он охотится. Как ты можешь предполагать, что воин будет не способен отличить одну вещь от другой.

- Я не собираюсь превращать тебя в больного сумасшедшего человека, - продолжал Павел Владимирович, - это ты можешь сделать и сам, без моей помощи. Но те силы, которые ведут нас, привели тебя ко мне, и я принял решение учить тебя. Изменить твой глупый образ жизни, жить сильной и чистой жизнью. Затем силы привели тебя ко мне снова и сказали мне, что ты должен научиться жить неуязвимой жизнью воина. Очевидно, ты не можешь так жить. Но кто может сказать наверняка? Мы такие же загадочные и такие же пугающие, как этот неизмеримый мир. Поэтому, кто сможет сказать наверняка, на что ты способен?

В голосе Павла Владимировича был оттенок грусти. Я хотел извиниться, но он начал говорить снова.

- Тебе нет нужды обязательно смотреть на свои руки, - сказал он, - как я уже сказал, выбери все, что угодно. Но выбери одну вещь заранее и найди ее в своих снах. Я сказал "твои руки", потому что они всегда будут рядом с тобой.

Когда они начнут изменять форму, ты должен отвести от них взгляд и выбрать что-либо другое, а затем взглянуть на свои руки опять. Нужно много времени, чтобы усовершенствовать эту технику.

Я настолько ушел в записывание, что не заметил, как стемнело. Солнце уже исчезло за горизонтом. Небо было облачным, и сумерки были густыми. Павел Владимирович поднялся и бросил несколько взглядов украдкой в сторону юга.

- Пойдем, - сказал он, - мы должны идти на юг до тех пор, пока дух водной дыры не покажет себя.

Мы шли, наверное, полчаса. Ландшафт резко изменился, и мы вышли на сильно пересеченную местность. Тут были круглые большие холмы. Один холм выглядел, как лысая голова. Мы подошли к нему. Я думал, что Павел Владимирович станет взбираться по пологому склону, но вместо этого он неожиданно застыл в очень сосредоточенной позе. Его тело напряглось как монолит и вздрогнуло. Затем он вновь расслабился и продолжал стоять. Я не понимал, как его тело оставалось прямым, когда все мышцы у него были настолько расслаблены.

В этот момент меня ударил очень сильный порыв ветра. Тело Павла Владимировича повернулось в сторону ветра на запад. Он не воспользовался мышцами, чтобы повернуться. Или, по крайней мере, он не воспользовался ими так, как это сделал бы я. Тело Павла Владимировича скорее, казалось, было повернуто извне. Это произошло так, как если бы кто-то другой повернул его тело в новом направлении. Я пристально смотрел на него. Он взглянул на меня уголком глаза. На его лице была написана решимость и целенаправленность. Все его существо было внимательным, и я смотрел на него с удивлением. Я никогда ещё не бывал в ситуациях, которые потребовали бы такой странной концентрации. Внезапно его тело передернулось, как если бы на него пролился поток холодной воды. Он еще раз вздрогнул, а затем пошел, как ни в чём не бывало. Я последовал за ним. Мы направлялись в сторону голых холмов на востоке, пока не оказались среди них. Там он остановился и повернулся лицом на запад.

Оттуда, где мы стояли, вершина холма уже не была такой округлой и гладкой, как она казалась мне с расстояния. Там была пещера или дыра рядом с вершиной. Я пристально смотрел на нее, потому что Павел Владимирович делал то же самое. Еще один сильный порыв ветра вызвал озноб у меня на спине. Павел Владимирович повернулся к югу и обшарил местность своими глазами.

- Там, - сказал он шепотом и показал на предмет на земле.

Я напрягся, чтобы увидеть. На земле что-то лежало метрах в шести от меня. Оно было светло-коричневым, и, пока я смотрел на него, оно задрожало. Я сфокусировал на нем все свое внимание. Предмет был почти круглым и казался свернувшимся. В самом деле, он походил на свернувшуюся собаку.

- Что это? - прошептал я Павлу Владимировичу.

- Не знаю, - прошептал он в ответ, глядя на предмет, - а чем это тебе кажется?

Я сказал ему, что это похоже на собаку.

- Слишком велика для собаки, - сказал он, как само собой разумеющееся.

Я сделал в этом направлении пару шагов, но Павел Владимирович остановил меня мягко. Я опять стал всматриваться. Это определенно было какое-то животное или спящее, или мертвое. Я почти мог разглядеть его голову. Я подумал, что это может быть коричневый теленок. Я прошептал об этом Павлу Владимировичу. Он ответил, что он слишком компактен, чтобы быть теленком. Животное опять задрожало, и тогда я заметил опять, что оно живое. И в самом деле, я мог видеть, как оно дышит. Однако, его дыхание не было ритмичным. Вдохи, которые оно делало, больше походили на нерегулярные вздрагивания. В этот момент мне пришла внезапная мысль.

- Если это животное, то оно умирает, - прошептал я Павлу Владимировичу.

- Ты прав, - прошептал он в ответ, - но что это за животное?

Я не мог различить его характерных признаков. Павел Владимирович сделал пару осторожных шагов в направлении него. Я последовал за ним. К этому времени было уже совершенно темно, и нам пришлось сделать еще два шага для того, чтобы разглядеть животное.

- Осторожно, - сказал Павел Владимирович шепотом на ухо мне, - если это умирающее животное, то оно может прыгнуть на нас из последних сил.

Животное, кем бы оно ни было, было при последнем издыхании. Его дыхание было нерегулярным. Его тело спазматически вздрагивало, но оно не меняло своего свернутого положения. В определенный момент, однако, страшная судорога приподняла животное с земли. Я услышал нечеловеческий вскрик, и животное вытянуло свои ноги. Его когти были более, чем пугающими. От их вида кружилась голова. Животное свалилось на бок, вытянув ноги, а затем перекатилось на спину. Я услышал ужасный стон, а затем голос Павла Владимировича прокричал:

- Беги ради своей жизни!

И именно это я и сделал. Я помчался к вершине холма с невероятной скоростью и ловкостью. Когда я был на полпути к вершине, я оглянулся и увидел, что Павел Владимирович стоит на том же самом месте. Он сделал мне знак спуститься. Я сбежал вниз с холма.

- Что случилось? - спросил я, совершенно выдохшись.

- Мне кажется, что животное умерло, - сказал он.

Мы осторожно приблизились к животному. Оно лежало, вытянувшись на спине. Когда я подошел поближе, то чуть не взвыл от страха. Оно было не совсем мертво. Его тело еще дрожало. Его ноги, которые были вытянуты в воздух, дико дергались, животное явно находилось в последней агонии. Еще одна судорога передёрнула тело животного, и я смог увидеть его голову. Я в ужасе повернулся к Павлу Владимировичу. Судя по телу, животное было млекопитающим, однако, у него был клюв, как у птицы.

Я застыл в полном ужасе. Мой рассудок отказался этому верить. Я был оглушен. Никогда я не был свидетелем ничего подобного. Что-то невообразимое было перед моими глазами. Я хотел, чтобы Павел Владимирович объяснил мне, что это за невероятное животное, но не мог произнести ни слова. Он смотрел на меня. Я взглянул на него, потом взглянул на животное, а затем что-то во мне перестроилось, и я сразу понял, что это было за существо. Это была просто большая ветка. Она обгорела, и, вероятно, ветер нанес на неё всякий мусор и обгоревшие обломки, которые зацепились в мелких ветвях и создали вид крупного и округлого животного. Этот мусор был коричневый и контрастировал с зеленой растительностью вокруг.

Я засмеялся над своим идиотизмом и возбужденно объяснил Павлу Владимировичу, что ветер, который продувал эту ветку насквозь, сделал ее похожей на живое существо. Я думал, что он будет доволен тем, как я разрешил загадку, но он повернулся и пошел вверх на вершину холма. Я последовал за ним. Он забрался внутрь углубления, похожего на пещеру. Это была не дыра, а неглубокая выемка в песчанике. Павел Владимирович взял несколько небольших веток и вымел ими сор, накопившийся на дне углубления.

- Нам нужно вымести отсюда клещей, - сказал он. Он знаком велел мне сесть и сказал, чтобы я располагался поудобнее, потому что мы проведем здесь всю ночь.

Я начал говорить о ветке, но он заставил меня замолчать.

- То, что ты сделал, это не победа, - сказал он, - ты растратил прекрасную силу, силу, которая вдувала жизнь в сухую ветку.

Он сказал, что для меня было бы реальной победой отступиться и следовать за силой, пока мир не перестал бы существовать. Он не был сердит на меня и не был разочарован своими поступками. Он несколько раз повторил, что это все только начало, что требуется время для того, чтобы управлять силой. Он похлопал меня по плечу и пошутил, что всего одним днем раньше я был человеком, который знал, что реально, а что нет.

Я почувствовал раздражение. Я начал извиняться за свою тенденцию всегда быть уверенным в своих поступках и своем образе жизни.

- Это не имеет значения, - сказал он, - эта ветка была реальным животным, и она была такой живой в тот момент, когда сила тронула ее. Поскольку то, что ее делало живой, было силой, фокус состоял в том, чтобы как в сновидении сохранить его вид. Понимаешь, о чем я говорю?

Я хотел спросить что-то еще, но он велел мне замолчать и сказал, что я должен оставаться совершенно молчаливым до самого утра.

.